Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в
дом целый полк на постой. А если что,
велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие,
повелевает мне правительство принять в опеку
дом ваш и деревни.
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше
вести жизнь у себя
дома, нежели в чужой передней.
Анна была хозяйкой только по ведению разговора. И этот разговор, весьма трудный для хозяйки
дома при небольшом столе, при лицах, как управляющий и архитектор, лицах совершенно другого мира, старающихся не робеть пред непривычною роскошью и не могущих принимать долгого участия в общем разговоре, этот трудный разговор Анна
вела со своим обычным тактом, естественностью и даже удовольствием, как замечала Дарья Александровна.
Когда еще Степан Аркадьич ездил весной продавать лес, Долли просила его осмотреть
дом и
велеть поправить что нужно.
Обед стоял на столе; она подошла, понюхала хлеб и сыр и, убедившись, что запах всего съестного ей противен,
велела подавать коляску и вышла.
Дом уже бросал тень чрез всю улицу, и был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
Все ее распоряжения надо было изменять, так как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех
повел теперь весь
дом Каренина и спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно.
— Мне нужно, чтоб я не встречал здесь этого человека и чтобы вы
вели себя так, чтобы ни свет, ни прислуга не могли обвинить вас… чтобы вы не видали его. Кажется, это не много. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что я имею сказать вам. Теперь мне время ехать. Я не обедаю
дома.
— Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в недоумении
ведет переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками, красный, как рак, объявляет, что в
доме никого не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.
Я до вечера просидел
дома, запершись в своей комнате. Приходил лакей звать меня к княгине, — я
велел сказать, что болен.
— Пойдем осматривать беспорядки и беспутство мое, — говорил Хлобуев. — Конечно, вы сделали хорошо, что пообедали. Поверите ли, Константин Федорович, курицы нет в
доме, — до того дожил. Свиньей себя
веду, просто свиньей!
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь, из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь;
Теперь, как в
доме опустелом,
Всё в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, Бог
весть. Пропал и след.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с кем-нибудь непременно
повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего с другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в
доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
«Так, верно, те, которых
ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и
дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того самого
дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую
повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого, — день и час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку, с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? — объявил, что на панели поднял.
Так
дом мой, как он есть,
Велю машинами к реке я перевесть
(Как видно, молодец механикой был страстен...
Как скоро сержант услышал, что я еду из Белогорской крепости, то и
повел меня прямо в
дом генерала.
На другой день тюремный сторож меня разбудил, с объявлением, что меня требуют в комиссию. Два солдата
повели меня через двор в комендантский
дом, остановились в передней и впустили одного во внутренние комнаты.
Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо
домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он
велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
— Пойдемте, матушка, в самом деле, — промолвил Базаров и
повел в
дом ослабевшую старушку. Усадив ее в покойное кресло, он еще раз наскоро обнялся с отцом и представил ему Аркадия.
—
Дома отдохнем, папаша;
вели закладывать.
К
дому с обеих сторон прилегали темные деревья старинного сада, аллея стриженых елок
вела к подъезду.
Напротив, с Катей Аркадий был как
дома; он обращался с ней снисходительно, не мешал ей высказывать впечатления, возбужденные в ней музыкой, чтением
повестей, стихов и прочими пустяками, сам не замечая или не сознавая, что эти пустяки и его занимали.
Неожиданный поступок Павла Петровича запугал всех людей в
доме, а ее больше всех; один Прокофьич не смутился и толковал, что и в его время господа дирывались, «только благородные господа между собою, а этаких прощелыг они бы за грубость на конюшне отодрать
велели».
Дронов возился с продажей
дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план
повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
Особенно много англичан, они всюду бывали, всех поучали, и вообще они
вели себя как «старшие в
доме».
Дядя Яков действительно
вел себя не совсем обычно. Он не заходил в
дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Клим обнял его за талию, удержал на ногах и
повел. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти бежал, а шли до ворот
дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая...
Бабушку никто не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном
доме. Но в день своего рождения бабушка
повела Клима гулять и в одной из улиц города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в пять окон, разделенных тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
Дождь хлынул около семи часов утра. Его не было недели три, он явился с молниями, громом, воющим ветром и
повел себя, как запоздавший гость, который, чувствуя свою вину, торопится быть любезным со всеми и сразу обнаруживает все лучшее свое. Он усердно мыл железные крыши флигеля и
дома, мыл запыленные деревья, заставляя их шелково шуметь, обильно поливал иссохшую землю и вдруг освободил небо для великолепного солнца.
События в
доме, отвлекая Клима от усвоения школьной науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного места. Он различал в классе три группы: десяток мальчиков, которые и учились и
вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья группа слагалась из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких, из неудачников, осмеянных всем классом. Дронов говорил Климу...
Веселый студент
вел себя, как
дома, относился к Варваре с фамильярностью влюбленного, который совершенно уверен, что ему платят взаимностью.
Самгин внимательно наблюдал, сидя в углу на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он видел, что Макаров
ведет себя, как хозяин в
доме, взял с рояля свечу, зажег ее, спросил у Дуняши бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова...
Красавина. Да вот тебе первое. Коли не хочешь ты никуда ездить, так у себя
дома сделай: позови баб побольше,
вели приготовить отличный обед, чтобы вина побольше разного, хорошего; позови музыку полковую: мы будем пить, а она чтоб играла. Потом все в сад, а музыка чтоб впереди, да так по всем дорожкам маршем; потом опять домой да песни, а там опять маршем. Да так чтобы три дня кряду, а начинать с утра. А вороты
вели запереть, чтобы не ушел никто. Вот тебе и будет весело.
«
Дом вдовы коллежского секретаря Пшеницына», прочитал Обломов на воротах и
велел въехать на двор.
Поверенный распорядился и насчет постройки
дома: определив, вместе с губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и
велел построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
«Законное дело» братца удалось сверх ожидания. При первом намеке Тарантьева на скандалезное дело Илья Ильич вспыхнул и сконфузился; потом пошли на мировую, потом выпили все трое, и Обломов подписал заемное письмо, сроком на четыре года; а через месяц Агафья Матвеевна подписала такое же письмо на имя братца, не подозревая, что такое и зачем она подписывает. Братец сказали, что это нужная бумага по
дому, и
велели написать: «К сему заемному письму такая-то (чин, имя и фамилия) руку приложила».
Барон
вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника писать бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в
доме, как родственника.
— Никак нет: ведь вы сначала
велели сказать, что
дома нет, а потом отдать письмо. Вот как придет человек, так отдам.
Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за порог
дома: его, того гляди, запорет зверь, зарежет разбойник, отнимет у него все злой татарин, или пропадет человек без
вести, без всяких следов.
— Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из
дому пишут, что
дом на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это
повело только к тому, что ее от должника с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
— И мне жаль, Борюшка. Я хотела сама съездить к нему — у него честная душа, он — как младенец! Бог дал ему ученость, да остроты не дал… закопался в свои книги! У кого он там на руках!.. Да вот что: если за ним нет присмотру, перевези его сюда — в старом
доме пусто, кроме Вериной комнаты… Мы его там пока поместим… Я на случай
велела приготовить две комнаты.
— Верю, верю, бабушка! Ну так вот что: пошлите за чиновником в палату и
велите написать бумагу:
дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое…
— И, наконец, — торопливо досказывал он, так что на зубах вскочил пузырь, — что земская полиция в деревне
велела делать мостовую и тротуары, а в
доме поставили роту солдат…
Нужно было узнать, не вернулась ли Вера во время его отлучки. Он
велел разбудить и позвать к себе Марину и послал ее посмотреть,
дома ли барышня, или «уж вышла гулять».
— Я
велела кофе сварить, хотите пить со мной? — спросила она. —
Дома еще долго не дадут: Марфенька поздно встает.
— За то, что Марфенька отвечала на его объяснение, она сидит теперь взаперти в своей комнате в одной юбке, без башмаков! — солгала бабушка для пущей важности. — А чтоб ваш сын не смущал бедную девушку, я не
велела принимать его в
дом! — опять солгала она для окончательной важности и с достоинством поглядела на гостью, откинувшись к спинке дивана.
— Что? — повторила она, — молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала
велеть пиво варить для людей, водку гнали
дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился, видишь! Уж коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
Перед окнами маленького домика пестрел на солнце большой цветник, из которого
вела дверь во двор, а другая, стеклянная дверь, с большим балконом, вроде веранды, в деревянный жилой
дом.
— Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в
доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не
повела… Ну, а вы у нас ведь пример…